Утром, едва забрезжил рассвет, я собрал вещи. Из-под кровати шурша, выполз черный таракан, вероятно, тот же самый, что дал о себе знать в первое утро. Показался на миг, вроде как попрощаться и снова спрятался в свою щель. Что ж, бывай, приятель.

Я шагнул за порог и положил ключ под коврик. Было очень тихо. Цикады умолкли, на какое-то время угомонились и птицы, собираясь с силами перед тем как грянуть хором общую утреннюю песнь. В «Песках» еще не погасили фонари. Я вышел на пляж. Три старика – Сердитый, Строгий и Смеющийся были уже там, гуськом прохаживаясь по песку в ожидании восхода.

Из-под лежака, потягиваясь, вылез всё тот же лохматый пес, зевнул и, упав на спину, нетерпеливо дрыгнул лапами, мол, гладь меня. Я присел и почесал его за ухом. Пес блаженно зажмурился. Над морем вспыхнул золотой луч, за ним показался трепещущий край на глазах растущего ослепительного диска, и вскоре весь залив заискрился бликами.

К горлу опять подступил комок. Я встал и, скинув шорты с футболкой, с разбегу нырнул в лениво накатывавший прозрачный прибой.

Печальные мысли мигом растворились, и я поплыл в воде, теплой и мягкой, как материнские ладони. Вот бы качаться на этих волнах вечно, забыв обо всём!

Для этого нужно грести, что есть сил, а после нырнуть, и выдохнуть там, на глубине.

Но тогда тот, кто я есть, исчезнет, как и не было, и всё будет зря.

Бессонные ночи родителей у моей колыбели, зорьки с отцом у пруда, детская дружба, сплавы бабьим летом по реке и всё, что я написал, и что еще собирался написать.

И тот танец с Айрин, когда мы впервые поцеловались, он тоже исчезнет, как сон.

Да, боли не будет, но и этих воспоминаний тоже. Готов ли я платить такую цену за исцеляющее небытие? Нет, как бы эпично не выглядел бесследный уход в открытое море таким чудесным утром. И я повернул к берегу. Там натянул одежду, набросил рюкзак, постоял немного, и не оглядываясь, пошел к дороге, где кроме меня еще никого не было.

Однако попутка появилась быстро, рабочий мини-грузовичок.

- До парома подбросишь?

Водитель кивнул на кузов, мол, полезай.

Машина тронулась, с боков замелькали деревья, запахло влажной от утренней росы пылью и травой. Я напряженно ждал – вот-вот хлынет ливень, но злополучный поворот давно остался позади, а грузовичок всё катил по шоссе, унося меня в неизвестность.

У паромной пристани он затормозил.

Я спрыгнул, протянул шоферу последнюю банкноту и уселся на прохладную мраморную скамью. Несмотря на ранний час, солнце уже пригревало.

Набережная была пуста, если не считать редких прохожих, мелодично звеневших дверью «севен-элевена» и сонных грузчиков, куривших поодаль в тени ангара – вяло переругиваясь, они спорили, кому идти первым на погрузку.

На лужайках под пальмами лежала стая плешивых рыжих барбосов. Некоторые псы сидели, задумчиво глядя на волны, лениво плескавшие о бетонный причал. Издали они напоминали монахов, завернутых в выцветшие робы.

Позади послышались чьи-то легкие шаги. Сердце кувыркнулось – неужели?

Но это была не Айрин. На скамейку подсел монах.

- Джи? – вытаращил я глаза. – Что вы тут делаете?

- Пришел проводить, – он лукаво подмигнул мне. – В тот раз ты так ускакал, что я не успел сказать самого главного.

- Ну конечно! – я хлопнул себя по бедру – Так и знал, что будет какой-то подвох. Всё отменяется, да? Золотой билет – липа?

- Будь это так, ты бы сейчас здесь не сидел, – резонно заметил монах. – Помнится, все твои прошлые попытки добраться до парома не увенчались успехом.

- А в чем тогда дело? Что еще я должен узнать?

- Видишь ли, то место, куда ты собираешься попасть, оно очень необычное. Ты думаешь, что едешь отдыхать, любоваться дивными пейзажами, а это не совсем так. Вернее, может, совсем не так. Я не знаю доподлинно, что там тебя ждет, но считаю нужным предупредить – из этого путешествия невозможно вернуться прежним.

- Вы меня пугаете, Джи...

- Нет, мой друг, отнюдь. Уверен, ты справишься. Но запомни – если не закончишь книгу, то до конца дней останешься жалким, обездвиженным, ничего не соображающим чурбаном. Вспоминай об этом всякий раз, когда в минуты слабости захочешь всё бросить.

Обратного пути у тебя не будет.

- А если я ее напишу? – у меня перехватило в горле.

- Тогда перед тобой откроются все двери. Кроме одной. Ты уже никогда не сможешь вернуться на родину, – он опустил ладонь на мое плечо. – Ну, чего приуныл? Выше нос!

Я не знал, что на это ответить.

- Вы хотите сказать, что для всех своих друзей и родных я умру? – выдавил я, наконец.

This book is hosted on another platform. Read the official version and support the author's work.

- Не беспокойся об этом. Всё сложится так, что в суете дней о тебе быстро забудут.

- Вот утешили, так утешили, – я кисло улыбнулся. – А что станет с моим телом?

- Об этом тоже не переживай. Как у вас в России говорят: нет тела – нет дела?

Я попытался уловить в его словах иронию, но не смог, глаза за линзами очков смотрели абсолютно бесстрастно – невозможно было понять, шутит он или говорит всерьез.

Вспомнив отца и маму, я вновь почувствовал себя предателем. Будь у меня сестра или брат, было бы легче, но я единственный сын. Что такого должно с родителями произойти, чтобы они меня забыли? Сердце сжалось. Не совершаю ли я сейчас непоправимое?

- Это твой выбор, – тихо заметил монах.

Да, но я не думал, что всё так обернется. Что последний шаг придется делать прямо здесь.

Я знал, что, вернувшись домой даже в добром здравии, обреку себя на что-то похуже смерти, но и просто так повернуться спиной к близким…

Они бы и хотели, чтобы сын всегда оставался при них ребенком, но всё во мне леденело от таких мыслей. Закрыв им глаза, я буду уже ни на что не годен, кроме как ждать, когда то же сделает со мной мой сын.

И чем это отличается от той постылой вечности, что я оставляю на острове?

Но не мне решать за родителей, как им принимать свою судьбу, а им – не решать за меня.

Сейчас мое дело – написать книгу, а что потом…

Может, из того далека, где я окажусь, удастся помогать родителям, или забрать к себе – но теперь я знал, что это лишь вариант, один из многих.

- Мне придется изменить имя? – спросил я.

- Безусловно – кивнул он. – Даже лучше, если ты подпишешь книгу женским именем. Любым. Пусть у читателей сложится мнение, что остров, и всё, что ты здесь пережил – литературная выдумка. Ты согласен?

- Как скажете, – я вздохнул.

- Вот и замечательно, – он поднялся. – А вот и твой паром.

В голубом мареве возникла белая точка, и стала расти, медленно приобретая очертания большого корабля.

- А как же Айрин? – спохватился я. – Вы говорили, мы можем уехать вместе.

- Разве? – сощурился монах. – По-моему, я только спрашивал, кого ты хочешь позвать в путешествие, но это вовсе не означает, что оно одно на двоих.

- Значит, мы с ней больше никогда не увидимся?

- Возможно, и увидитесь, – деликатно кашлянул он. – Если оба не закончите дни на больничной койке. И если она вспомнит о тебе. У девочки амнезия.

- Но она поправится? – я взглянул на него с надеждой. – Я могу что-то сделать для нее?

- Вам нужно заранее условиться о месте встречи. Хотя не кажется ли тебе, что ты слишком торопишь события? Я нигде не вижу самой Айрин. Она что, не придет?

- Боюсь, что нет, – сказал я дрогнувшим голосом.

- Мне очень жаль, – посочувствовал монах. – Ну что ж, Викентий, пора!

- Прощайте, Джи. Спасибо вам за всё. Передавайте от меня привет Остину.

- Непременно.

Мы обменялись рукопожатием. Я закинул на спину рюкзак и, смешавшись с толпой, зашагал к парому, что, натужно пыхтя, уже причаливал к пристани.

- Ваш билет, – потребовал контролер на входе.

Я протянул золотой прямоугольник. Контролер пробежался по нему взглядом, оторвал один корешок и спросил, что-то помечая в своем журнале:

- А где второй пассажир?

- Задерживается, – зачем-то соврал я.

- В таком случае, сэр, пожалуйста, пройдите на палубу.

С минуту я колебался, потом все-таки поднялся наверх, чтобы тотчас сбежать обратно.

- Извините, а я еще успею съездить за ним? – я запнулся. – За ней…

- Мы отходим через двадцать минут, – сухо ответил контролер. – Опоздаете, и я аннулирую ваш билет.

Я развернулся, и поплелся на верхнюю палубу, где прислонился к переборке, за которой что-то гудело и мелко вздрагивало, словно паром был живым существом.

Странные мысли одолевали меня – может, я зря уезжаю? Я успел полюбить Самчанг или, вернее, привык к его ритму, как арестант привыкает к распорядку дня.

Теперь я лучше понимал колебания Айрин.

Но ведь это не тюрьма, это реальный остров, убеждал я себя, и стоит захотеть, я снова окажусь здесь, но уже обычным туристом, а не подневольным кадавром.

Хотя меня не покидало чувство, что я вижу это место в последний раз.

Я повернул голову и вдруг увидел ее. Может, померещилось? Да нет, она и впрямь стояла на пирсе, растерянно озираясь по сторонам.

- Айрин! – закричал я, отчаянно замахав руками. – Сюда! Я здесь! Айрин!

Расталкивая локтями пассажиров, перепрыгивая через сумки и чемоданы, я бросился вниз по лестнице, впечатавшись в низкий проем по пути так, что рассек себе лоб.

- Стойте, стойте! – запыхавшись, я кинулся к рабочим, убиравшим сходни. – Та рыжая девушка, она со мной, вот ее билет! Впустите ее. Коп кун кап.

Я умоляюще сложил ладони лодочкой.

Тайцы неодобрительно переглянулись, но контролер просьбе странного фаранга с ссадиной на лбу внял, и сходни на миг коснулись причала.

- Что с тобой? – ахнула Айрин, увидев на моем лице кровь.

- А, пустяки, – я рывком втянул ее на палубу (шустрый контролер успел оторвать второй корешок) и тут же потащил ее наверх, словно боясь, что она в последний момент сиганет за борт.

- Подожди, не так быстро, – она едва поспевала за мной.

- У нас нет времени, – торопил я. – Помнишь, что ты тогда, у себя дома, говорила, что хотела снимать кино, помнишь? И даже сделала первый фильм.

- Да, – заморгала она. – Он назвался «Самое дорогое». А в чем дело?

- О чем он?

- О том, как слепой музыкант играл на волынке «Skye Boat Song», а прохожие спешили мимо. Но вот в жестянке зазвенели медяки и даже зашуршали бумажки. А когда мелодия стихла, оказалось, то были пуговицы, стеклышки и фантики. Слепец заплакал. «Что это за негодники?» – спросил он людей, кивнув вслед убегающим «злодеям». «Дети» – ответили ему. И морщинистое лицо менестреля просветлело.

Под ногами загудела палуба – паром, тяжело отвалив от причала, набирал ход.

- Куда мы едем? – спросила Айрин.

- Не знаю, – я прижал ее к стенке и навис над ней коршуном. – Айрин! Пообещай мне одну вещь – что бы с тобой ни случилось, как бы трудно ни пришлось, не бросай начатое, поняла? Ни при каких обстоятельствах!

- Вик, – взглянула она на меня с испугом. – Что происходит?

- Ты слышишь меня? – почти закричал я. – Продолжай снимать. Обещаешь?

- Хорошо, хорошо, – она поспешно закивала. – Обещаю, только отпусти, мне больно.

- Вот, это тебе, – я вложил ей в ладонь зеленый камушек – яблоко из сувенирной лавки. – Талисман.

- Ой, какая прелесть! – обрадовалась она. – Спасибо! А что за камень?

- Нефрит, – коротко пояснил я. – Будешь смотреть на него и вспоминать о нас.

- А мы, что, расстаемся? – в ее глазах мелькнула тревога. – Вик, что произошло? Вик! Ну скажи что-нибудь! Ну, Вик! Почему ты молчишь? Мне страшно…

Она вцепилась в меня и отчаянно затрясла, пытаясь услышать мой голос.

- Айрин, я не знаю, честно не знаю, – я обернулся, и увидел, что мы уже прилично удалились от острова. – Я не хочу тебя терять, ты нужна мне! Просто знай, что бы сейчас ни произошло, я буду ждать тебя на озере Комо. Запомни – Комо! Найди меня там, слышишь, Айрин. Пообещ…

«Let good things happen» – «Позволь хорошему случаться» – успел прочесть я на огромном билборде среди скал, встречавшем и провожавшем паромы на Самчанге.

Затем скалистый берег исчез, как и синее небо, и палуба.

А через мгновение я обнаружил себя в Белой комнате. Теперь там был письменный стол с ручками, карандашами и стопкой писчей бумаги. А еще открытый ноутбук со знакомой картинкой на заставке, тем самым одиноким деревом из «Mangrove Hotel».

Так вот оно, значит, как. Ну ладно. Я сел в кресло и закрыл глаза. So be it.

Конец первой части.