Перспектива остаться без работы и сутками рысачить в поисках монет меня озадачила.

Да, ночной клуб не был пределом моих мечтаний, но так у меня хотя бы были деньги на съемное жилье, и оставалось свободное время, я мог вполне сносно существовать.

Я взглянул на медиатор, мой долг уже заметно уменьшился.

Что если сжульничать и отключить прибор? Но ведь в этом случае я лишусь и заработка.

В невеселых думах я брел наугад и не заметил, как свернул с главной дороги в джунгли.

В густых и колючих зарослях с трудом угадывалась нахоженная тропа, но чья?

Осторожно раздвинув лианы, я полез вглубь, стараясь не ступать на торчавшие повсюду шипы. Впереди блеснула полоска воды, и вскоре тропа привела к каменной лестнице с выщербленными ступенями, со щитом «Mangrove Hotel» у перил. Заброшенный отель!

Подгоняемый любопытством, я сбежал вниз, и моему взору открылись маленькие бунгало с замшелыми крышами. Издали дома выглядели жилыми, но когда я подергал дверь одного, другого, третьего, то все они оказались запертыми.

Вокруг царили хаос и запустение. Стены местами облупилась, под ногами хрустело стекло. Сквозь пыльные окна виднелись вороха истлевших матрасов, сваленные внутри номеров. Уныло поскрипывали на ветру ржавые остовы солнечных навесов.

Пляжа как такого не было. То, что я поначалу принял за море, оказалось мелким заливом с мангровыми зарослями и острыми камнями на дне. Вода плескалась где-то на уровне щиколоток. Судя по пирсу на набережной, когда-то этот морской пейзаж выглядел иначе. Но что-то произошло. Возможно, при строительстве был нарушен природный баланс, или место изначально было выбрано неудачно, но гостиничный комплекс заглох.

Я приблизился к одинокому дереву на берегу. У него были странные плоды, не то фрукты, не то орехи с зеленой шишковатой кожурой. Подобрав бамбуковый шест, я сбил одну «шишку», понюхал, но есть не стал – вдруг горькая или ядовитая?

Из головы не шел разговор с Рэнди. Слоняясь по заросшему теннисному корту и пиная гнилой кокос, я прикидывал, как быть. Видимо, придется копить на ноут, в крайнем случае, на телефон. Надо же как-то зарабатывать.

Тратить время на склоки в сети я не хотел, но другого занятия придумать не мог. Кроме как писать я ничего не умел. Снова засесть за рекламу? Эх…

Внезапно мое внимание привлекло какое-то движение слева. Кто здесь? Обезьяны? Бродяги? Сторож?

- Вот так сюрприз! – услышал я знакомый голос. – Как ты меня нашел?

На крыльце одного из бунгало стоял Остин.

- Я не искал, – пробормотал я рассеянно. – Просто гулял.

- Вообще-то досюда редко кто добирается, отель заброшен уже много лет. Местные и те обходят его стороной, считают, что это место проклято и здесь обитают злые духи. В некотором роде это так и есть, я же призрак, верно?

Он сделал страшное лицо и демонически захохотал.

This story has been unlawfully obtained without the author's consent. Report any appearances on Amazon.

- А впрочем, эти легенды мне на руку. Не люблю незваных гостей. Но раз уж ты тут, проходи, – Остин жестом пригласил в свое бунгало, которое, по правде говоря, не сильно отличалось от того, что я снимал в «Песках».

Большую часть номера занимали подрамники, холсты и эскизы с вариациями единственного пейзажа – того, что художник ежедневно наблюдал из окна – каменистый залив с одиноким деревом. Удивительным было то, что при кажущемся сходстве деталей ни один рисунок не походил на другой.

- А разве в жизни не так? – улыбнулся Остин. – Только не все это замечают.

Я вдруг поймал себя на том, что больше не испытываю к нему неприязни. Может, я не всегда понимаю, что этот затворник хочет до меня донести, но он хотя бы честен.

От Остина я узнал, что когда-то он действительно был подающим надежды художником.

- Пожалуй, даже талантливым, – задумчиво произнес он. – До десяти лет я жил с родителями в Техасе, потом мама умерла, и мы с отцом перебрались в Аризону. Я с детства любил рисовать, слышал о себе много восторженных отзывов, правда, хвалили меня в основном близкие и друзья. Это было приятно, но мне хотелось знать мнение профессионалов. А вот они-то как раз с оценками не спешили, что, не скрою, сильно огорчало меня.

Он немного помолчал и продолжил:

- Однажды на выставке в колледже, где были и мои работы, ко мне подошел старик, знаменитый Мастер, и сказал, что эти картины ему нравятся, и он готов взять меня в ученики. Я согласился, год ходил у него в подмастерьях, пока не вообразил, что уже достиг кое-каких вершин. Обо мне заговорили критики, с моим мнением стали считаться, посыпались заказы, деньги потекли рекой. Всё это вскружило мне голову, и я объявил Учителю, что ухожу.

- И он стал уговаривать тебя остаться, – предположил я.

- Нет, – покачал головой Остин, – он меня не удерживал, сказал лишь, что это было только начало пути, что предложения, которые я получаю – дешевка, а я способен на большее, если, конечно, продолжу совершенствоваться в живописи. Но молодость не любит ждать, я хотел получить все и сразу. Большие деньги и зависть к чужой славе подстегивали меня. Я возомнил себя гением, писал день и ночь. Думал: пока моден и знаменит, надо этим пользоваться, потом придут другие и обо мне все забудут. Я не знал тогда, что если ты и вправду чего-то стоишь, тебя будут помнить и ждать всегда.

Остин поднялся, прошелся по комнате взад-вперед. Снова сел в кресло:

- Я был на волне успеха, мои картины шли нарасхват, муза никогда мне не изменяла. Сейчас-то я понимаю, что был заряжен силой Учителя – как шарик с горячим воздухом, взлетевший под потолок. Там я какое-то время болтался, а когда остыл, утратил прежнюю легкость. Вдохновение покинуло меня, я был опустошен. Невозможно работать на износ и не терять при этом в качестве, тебе ли не знать. За каждым подъемом неминуемо следует спад, это нормально, но чтобы взять следующую высоту, требуются усилия, много усилий. И свободная энергия. Я же хотел быть на высоте всегда, поэтому не оставлял себе ни минутки на отдых, черпал и черпал, а наполняться не успевал. Набрал заказов на годы вперед, и не мог подвести клиентов. И угадай, что я начал делать? Я стал пить. Глупая затея – смешивать творчество и алкоголь. Может, поначалу это работает, но недолго. Под винными парами я надеялся узреть то, чего не видел на трезвую голову, но тщетно. Я пил всё больше и больше, а писал всё хуже и хуже. Из моих картин ушла прежняя страсть.

Он горько усмехнулся:

- А самое печальное, что никто этого даже не заметил. Всем казалось, я великолепен как всегда, но я-то знал! Для художника нет ничего страшнее, чем осознание своего бессилия. Мысль, что ты посредственность – это даже хуже, чем смерть. Учитель был прав, я мог достичь большего, но слишком поторопился, став обычным ремесленником.

Меня утешали: «Остин, ты к себе придираешься». Нет! Всякий раз, когда я сравнивал свои работы с другими, то убеждался: чувства не врут. Может, на фоне бездарей я и выглядел молодцом, но их я презирал, не хотел равняться на слабых. Меня восхищало творчество истинных мастеров, но я испытывал к ним черную зависть – почему они смогли, а я нет? Кончилось тем, что я совсем забросил живопись, ушел в затяжной запой и допился до того, что выбросился в окно. Так говорят, хотя сам я этого даже не помню.

- И только здесь, – он обвел взглядом залив, – я смог вернуться к тому, с чего начинал в юности. Вновь ощутил вкус к жизни, вдохновение, радость. Правда, для этого пришлось умереть.

- Выходит, твоей зависимостью был алкоголь? – спросил я. – Тебя взяли за это?

- Алкоголь – лишь следствие, – не согласился Остин. – Есть два пути к успеху – быстрый и долгий. Я предпочел легкий путь, и видишь, куда он меня завел.

Продолжение следует