- Ну как? – поинтересовался у Иваныча Ромашкин, когда мы ввалились с мороза в диспетчерскую.

- Порядок. Вызовы есть?

- Не, футбол все смотрят. Только эта психованная с Молодежной никак не уймется.

- Ну так мы съездим?

- Ладно, валяйте.

- Ты с нами? – обернулся ко мне в дверях Иваныч.

- Нет, он со мной, – опередил меня Ромашкин. – Я тут еще пару случаев вспомнил. Ты ведь никуда не торопишься?

Я кивнул – было видно, что мастеру до смерти хочется с кем-то поговорить.

- И отлично! Тогда слушай. Только ты про это не пиши, я тебе как другу, не для печати. В общем, одному мужику в Новый год жена на бутылку не дала, так он психанул, пошел и снес молотком в сортире вентиль с горячей водой. И сам, дурак, ошпарился и шесть этажей затопил. Отомстил, называется! Полгода потом соседям ущерб возмещал.

- А жена тоже дура, – внезапно разозлился он. – Бутылка сколько стоит, а ремонт? Вот люди! Ни ума, ни фантазии. Еще есть умники, сантехнику под давлением меняют. У одного такого, помню, вентиль сорвало. Звонит: с чего бы вдруг? А воду-то кто за тебя перекрывать должен, – спрашиваю. – Я, что ли? Там давление шесть атмосфер. А он мне, знаешь, что? Я, говорит, думал, раз дом маленький, значит, и давление так себе. Во дает!

-А бывают и совсем дурацкие звонки типа: «У меня пока батареи не грели, телевизор показывал, а сейчас греют – не показывает», – хихикнул Ромашкин. – Слушай, а тебе часто психи в газете попадаются?

- Да постоянно!

Сумасшедшие наведывались в нашу редакцию с завидной регулярностью, чаще всего осенью и весной. Одни жаловались, что враги изводят их ультразвуком и рентгеновскими лучами, другие обвиняли соседей – те якобы травят их ядовитыми газами, которые закачивают в электрические розетки.

Мадам Галин, пожилая экстравагантная дама в шляпе с перьями, бывшая учительница французского, заваливала нас виршами собственного сочинения. Стихи посвящались двум известным в городе психиатрам, лечащим врачам мадам Галин.

Она любила их безответной платонической любовью. По очереди. Сначала одного, потом другого. Когда возлюбленные в ее галоперидольной реальности менялись местами, она, чрезвычайно возбужденная прибегала в редакцию и требовала тетрадку со стихами назад. Тут же, на коленке, перечеркивала ненавистное имя, вписывала другое и со словами «вот теперь можно печатать», счастливая, уходила домой. Стихи, конечно же, никто не публиковал, но мадам Галин втайне была этому даже рада. Она боялась ненароком обидеть обделенного любовью соперника – не ровен час чувства к нему вспыхнут опять, ну и как тогда бедной женщине быть? Вновь слетать с катушек?

Пчеловод «с приветом» Евграф Мордин специализировался на ауре, НЛО и лечении всех болезней пчелиной пергой и прополисом. Он появлялся в редакции с рамочкой в виде буквы Г и методично обходил кабинеты, выискивая гепатогенные зоны. Попутно запугивал барышень из канцелярии, что те никогда не «рОдят», поскольку ксерокс и принтер – зло. Барышни не обращали на пчеловода внимания, но опасались другого психа по кличке «Маньяк». Тот обзванивал редакцию строго по четвергам. Хорошо поставленным голосом он сообщал, что облачился в дамское белье с кружевами. Барышни взвизгивали и отбрасывали от себя трубку с таким ужасом, будто только что сжимали в руках кобру. Псих перезванивал. Пока однажды не нарвался на завотделом писем Варвару Ивановну Суровцеву, за плечами которой простирались сорок лет журналистского стажа.

This story has been unlawfully obtained without the author's consent. Report any appearances on Amazon.

- На мне трусы и лифчик, – как обычно начал он.

- Записала. Дальше? – не переставая строчить в номер, осведомилась заведующая.

- К-кружевные трусы и лифчик, – запнувшись, уточнил псих.

- На мне тоже. Дальше что?

Маньяк бросил трубку. Больше в редакцию не звонил.

Я мог бы долго рассказывать Ромашкину о редакционных сумасшедших.

Временами мне казалось, что я окружен одними безумцами, и ряды их множатся, сжимая газету, а заодно и меня, в кольцо. От их жалоб путались мысли, голова пухла, хотелось выставить надоедливых посетителей вон, но я боялся быть невежливым, и выслушивал стариковские бредни, проклиная себя за мягкотелость.

- А тебе твоя работа нравится? – неожиданно спросил меня Ромашкин.

- В смысле?

- В прямом, – он встал из-за стола и, подойдя к темному окну, всмотрелся в свое отражение. – Тебе никогда не хотелось начать все заново, уйти из газеты, например?

- Я бы давно ушел, но сам знаешь, городок у нас маленький, некуда.

- А как насчет других вариантов?

- Ты имеешь в виду смену профессии?

- И это тоже.

- Что, есть какое-то предложение?

- Возможно, – уклончиво ответил дежурный. – Вот что, уже поздно. Завтра поговорим.

Я шел по ночному городу и думал о разговоре с Ромашкиным.

Интересно, что он все-таки имел в виду? Хочет пристроить меня в коммунальную пресс-службу или у него на примете есть другая работенка? Я вдруг поймал себя на мысли, что перспектива уйти из редакции меня пугает. За годы я уже успел привыкнуть к вечным авралам, к склокам с неуживчивыми коллегами, осточертевшим темам, повторявшимся из года в год. Будет ли на новом месте лучше, если Ромашкин завтра возьмет и позвонит.

И что я ему отвечу – извини, передумал? Хотя с другой стороны я не обязан вот так по щелчку все менять. Это же не вопрос жизни и смерти. Или я не прав? Как же все сложно, оказывается.

От страха перед замаячившими переменами меня бросило в жар, желудок сжался в тугой комок и подступил к горлу. Бешено заколотилось сердце. Ноги вмиг сделались ватными и непослушными. Я остановился, чтобы перевести дух, и тут что-то острое больно впилось мне в шею. «Допрыгался!» – подумал я с тоской и мешком повалился в снег.

Как в старом ламповом телевизоре перед глазами вспыхнуло и погасло бледное пятно, а потом я увидел картинку. В ней пчеловод Мордин, вообразив себя солдатом армии Христа, целился из пневматической винтовки в автомобили, припаркованные под его окном. Те виделись ему космическими пришельцами, явившимися захватить мир, который он, старый вояка, призван был спасти.

Пули глухими щелчками дырявили кузовное железо. Чпок-чпок!

Вдруг одна пуля превратилась в осу и с угрожающим воем устремилась в мою сторону.

Я взмахнул рукой, чтобы ее отогнать, но было поздно. Оса ужалила.

Не думал, что костлявая явится за мной без предупреждения. Я даже не сразу понял, что произошло. Шел себе, никого не трогал, свернул за угол, и – вот, извольте на выход!

А всё потому, что какому-то чокнутому пасечнику привиделся «Чужой».

Скажете – не повезло, оказался не в том месте и не в то время. Может, и так. Но лично я не верю в случайности.

Помню, как возле моего тела суетились люди в белых халатах, натужно завывала полицейская сирена, кто-то пытался зажать мне рану, делать искусственное дыхание.

А я стоял рядом и с безразличием наблюдал за этой кутерьмой. Никак не мог взять в толк, что это я лежу на снегу, и то ярко-красное, чем забрызгано всё вокруг – не краска, не кетчуп и не томатный сок, а настоящая кровь. Моя собственная.

Все происходило будто во сне или в кино. А потом я попал в очень странное место.

Продолжение следует