После бабушкиных похорон (она умерла через месяц после своего девяностолетия – сердце), я шел по улице и думал о том, как странно устроена жизнь.
Я был уверен, что бабушка доживет до векового юбилея, и именно поэтому не приезжал в город своего детства последние лет… даже не помню сколько – много.
Отделывался телефонными звонками, да иногда присылал цветы – дескать, помню, люблю. А так, чтобы приехать, навестить – на это всегда находилась масса причин – занят, нет времени, завал на работе. А бабушка ждала и надеялась увидеть непутевого внука. И вот я здесь. Но по какому поводу! А ведь мог, мог... Эх, да чего там говорить.
С кладбища родня – брат отца с женой поехали к себе (они жили на соседней улице), а я побрел к дому бабушки. Хотелось последний раз переночевать там одному – в месте, где ребенком я проводил все свои летние каникулы и где до сих пор витал едва уловимый запах бабушкиных цветочных духов. Я понимал, что родственники, скорее всего, квартиру продадут, вещи раздадут соседям, а может просто выбросят на помойку.
И я хотел прочувствовать момент этой невозвратности через одиночество.
По пути решил зайти в супермаркет, купить чего-нибудь к ужину.
День постепенно угасал, хотя до сумерек было еще далеко, но на смену липкому зною уже спешила спасительная прохлада, и с речки неподалеку запахло ивами.
И тут увидел ее. Дверь! Обычную неприметную дверь, обитую жестью.
Когда-то в этом здании находился почтамт, а рядом – переговорный пункт, куда мальчишкой я часто бегал звонить домой родителям – страшно по ним скучал.
Денег на межгород у меня не было, и я потихоньку таскал пятнадцатикопеечные монетки из бабушкиного кошелька, а та грешила на деда, думала – он тратит их на вино.
Дед и впрямь время от времени тайком опустошал бабушкины «закрома», так что алиби у меня имелось железное. Конечно, обманывать бабушку было нехорошо, но я утешал себя тем, что дед все равно эти деньги пропьет, а так я хотя бы поговорю с родными.
Я поискал глазами вывеску почтового отделения, но ее не было и, судя по всему, давно. Вместо почты весь первый этаж занимали супермаркет с офисом какой-то строительной фирмы, а между ними зажата жестяная дверь без каких-либо опознавательных табличек.
Я заглянул в единственное окно, но оно так заросло грязью, что я ничего не разглядел.
Дверь наверняка заперта. «Ну а вдруг?» – с надеждой подумал я и потянул ее на себя.
Неожиданно легко та подалась, даже не скрипнув. Чувствуя себя взломщиком, незаконно проникающим в чужое жилище, я зыркнул по сторонам и быстро шагнул внутрь.
Думал увидеть заброшенную комнатушку с затянувшимся ремонтом – с ведрами засохшей краски и заляпанными известкой дощатыми подмостками, но к моему удивлению внутри теплилась жизнь. В потемках, за конторской перегородкой, до самого потолка забранной решеткой с завитками, кто-то стучал на пишущей машинке. Кто – не разобрать, над поверхностью стойки виднелась лишь рыжая кудрявая копна волос.
Обстановка была всё той же, из моего детства – вдоль стены тянулись ряды остекленных кабинок для переговоров, выкрашенные под орех, с пуфиками из кожзама и подставками для «слепых» телефонных аппаратов – без циферблатов и кнопок.
Даже пахло тут по-особому, как тогда – потертым дерматином, пылью и сургучом.
При моем появлении стук машинки смолк, и я увидел обладательницу рыжей шевелюры. Немолодая женщина в гипюровой блузке и старомодных очках в роговой оправе, надо думать – телеграфистка, привстала на стуле и вопросительно уставилась на меня.
- Вам чего? – спросила она строго.
- Да вот, зашел…, – растерялся я, не зная, что ответить.
- Телеграмму, что ли, подать? – тон ее слегка смягчился. – Бланки – там.
Она кивнула на деревянный стол, заваленный пухлыми каталогами, и одновременно щелкнула выключателем. Над головой вспыхнули и загудели люминесцентные лампы.
Я подошел к столу, в центре которого стояла одинокая чернильница с воткнутыми в нее перьевыми ручками, и наугад раскрыл один из справочников – как оказалось, с телефонными кодами городов.
- А позвонить от вас можно? – внезапно спросил я.
- Конечно, – ответила телеграфистка, всё еще настороженно за мной наблюдая. – Вам куда? На домашний? Город какой?
Я назвал свой родной город и телефон 4-27-41. Хотя прекрасно знал, что такого номера уже не существует, как нет и людей, живших когда-то в той квартире, да и сама квартира канула в небытие. Я продал ее сразу же после смерти родителей – как избавление или хотите – искупление от прошлого, но телефонный номер – надо же, еще не забыл.
- Сколько планируете разговаривать? – услышал я голос из-за конторки.
- Две минуты, – ляпнул я наугад.
Какая, в сущности, разница – дотуда, куда я собираюсь звонить, всё равно не достучаться.
- Меньше трех нельзя, – был ответ.
- Ладно, тогда давайте пять.
Женщина-телеграфистка покопалась в своих бумагах и объявила цену услуги – рубль.
- Шутите? – не поверил я. – Один рубль?
- А что? – моментально заняла та оборонительную позицию. – Я, что ли, цены придумываю? Дорого – вон автомат, звоните по нему. Связь – пятнадцать копеек минута. С вашим городом – двадцать. Тарифы на стене. Какие ко мне-то претензии?
- Да собственно, никаких, – попытался я ее успокоить. – Мне, наоборот, показалось это слишком дешево. У вас, что, цены с советских времен не повышались?
A case of content theft: this narrative is not rightfully on Amazon; if you spot it, report the violation.
- Можно подумать, сейчас другие времена, – она презрительно хмыкнула.
- И то верно, – согласился я и полез за бумажником. – Вы карточки принимаете?
- Какие еще карточки? – снова напряглась телеграфистка. – Телефонные?
- Обыкновенные, – я протянул ей свою кредитку.
Пока она с любопытством вертела пластиковый прямоугольник в руках, я читал названия областных городов за ее спиной. Имена были забавные – Асбест, Ревда, Новая Ляля.
- Заграничная, что ли? – женщина вернула мне кредитку. – Нет, мы таких не принимаем.
- Жаль, – вздохнул я, убирая карточку в бумажник. – Наличку я, к сожалению, не захватил.
- А это, по-вашему, что? – она ткнула пальцем в целлофановое окошко, где люди обычно хранят фотографии любимых жен и детей.
У меня там лежал бумажный советский рубль, найденный в бабушкиной квартире.
Он выпал из старого фотоальбома. Не знаю, как он туда попал и зачем бабушка его хранила. Может, он завалялся там со времен денежной реформы. Я взял его на память.
- А говорили, денег нет, – телеграфистка обиженно подняла на меня глаза.
- Так он же старый.
- Ну и что? Не рваный же. Давайте его сюда.
Я молча отдал ей купюру. Кто знает, вдруг она их коллекционирует?
Женщина стала куда-то звонить по своему телефону, а после бросила мне: «Ждите».
А чего ждать? Когда ей перезвонят с телефонной станции и скажут: «Такого абонента не существует»? Так это я и так знал. Она, конечно, рассердится, раскричится, дескать, зачем я ей голову морочил. И правда – зачем? Может, извиниться и уйти, бросить глупую затею.
Но почему-то мне не хотелось уходить.
Я сел за стол, уткнувшись подбородком в скрещенные руки. Вспомнил, как часто в детстве, после длительных минут ожидания, проведенных на переговорном пункт (я не любил звонить по автомату – слишком быстро и жадно тот заглатывал монеты, не давая сосредоточиться на разговоре), я слышал из-за конторки: абонент не отвечает.
Это означало, что родители еще не пришли с работы. Неприятно, но хотя бы можно было перезвонить попозже. А сейчас?
Сейчас время тоже тянулось медленно. Тик-так, тик-так, так-тик…
Прошло, наверное, полчаса. Внезапно тишину нарушил резкий телефонный звонок.
Женщина быстро схватила трубку.
- Да. Да, Ален. Поняла.
И, обращаясь уже ко мне, махнула:
- N-ск, третья кабинка!
Вскочив со стула, я заметался по залу. Что? Как? Мысли беспорядочно крутились в голове.
- Третья кабинка! Время! – торопила меня телеграфистка, показывая на свои часы.
Аппарат в кабинке уже призывно трещал. Ну, конечно, догадался я – такой номер есть, просто владеют им совершенно чужие люди. Поди им теперь объясняй, что к чему.
Я плотно притворил за собой дверь и снял трубку.
- Алло, – услышал я знакомый голос.
- …Пап? – от неожиданности у меня вспотели ладони, а в горле застрял комок.
- Кто это? – спросили на том конце провода с легким раздражением.
Кое-как справившись с бешеным сердцебиением, я пробормотал:
- Пап, это я, Павлик.
Молчание.
- Пап…
- Пашка, ты, что ли? – радостно зарокотала трубка. – Здорово! А я тебя не узнал, богатым будешь. Что у тебя с голосом? Простыл? Опять мороженое тайком лопал? Тебе ж нельзя.
- Пап, – заканючил я, вмиг превратившись в маленького мальчика. – Это правда ты?
- Нет, Пушкин, – хохотнул он. – Ну, конечно, я! Соскучился?
- Да, – прошептал я. – Очень. А где мама?
- В магазин вышла. Сейчас придет. А, вот, кажется, и она.
В трубке послышался собачий лай, а следом – нетерпеливое радостное повизгивание.
Белка! Наша собака. Выходит, она тоже жива. Какой же это год? Куда я попал?
После непродолжительной возни, я услышал в динамике возбужденный мамин голос.
- Павлуша!
- Мама! – от нахлынувших на меня чувств я чуть не зарыдал. – Мама…
- Ты, что, заболел? – подозрительно спросила она. – Почему у тебя такой голос хриплый?
- Мам, я…
- Ясно, – прервала она меня – Мороженого наелся, да? Чаю с малиной выпей, слышишь!
- Мам, да это всё такие пустяки, – взмолился я. – Лучше расскажи, как у вас дела.
- Нормально, – ответила она. – А у тебя как? Нагостился? Бабушка писала, ты билеты взял на пятнадцатое. Вот и хорошо, хоть две недели до школы побудешь дома.
Какой же сейчас год? – лихорадочно соображал я. – Сколько, они думают, мне лет? Может, спросить? Нет, решат, что я спятил.
Тут в ухе снова зарокотал папин голос:
- Пашк, Генку от нас поздравь! Слышишь? Мы хотели телеграмму отбить, но потом подумали – с сорокалетием ведь не поздравляют. Так что ты ему привет передавай.
- Передам, – кивнул я, а сам быстренько подсчитал: «Генка – папин брат. Если ему сорок, значит, сейчас август 1991-го, и я перешел в восьмой класс. Невероятно. С ума сойти!».
- Пап, ты, – начал было я, но тут в трубке раздался сварливый женский голос.
- Заканчивайте разговор, осталась одна минута.
Вечно эти телефонистки встревают, когда их не просят.
- Папа! – закричал я. – Мама!
- Что, Павлуша? Я здесь.
- Мама, – я едва сдерживал слезы. – Мамочка, милая, прости меня.
- Да за что же, сынок? – удивилась та.
- За то, что никогда не говорил, как я тебя лю…
В динамике что-то щелкнуло, и послышались короткие гудки. Черт бы побрал эту связь!
- Мама, алло! – я с остервенением задул в трубку. – Алло, пап, вы меня слышите?!
- Прекратите кричать, – произнес всё тот же недовольный голос. – Ваше время истекло.
Я бросил трубку на рычаг и с силой толкнул дверь, только сейчас заметив, как душно и тесно было в маленькой кабинке.
Телеграфистка в гипюровой кофточке с тревогой просунула в окошко голову:
- Что такое?
- Время кончилось! – рявкнул я. – Предупреждать же надо.
- Вас предупреждали, – поджала она губы. – Сами заказывали пять минут.
- Я ж не знал... Слушайте, – кинулся я к стойке. – Наберите их снова, пожалуйста.
- Я вам не телефонная станция, – сухо отрезала телеграфистка. – Сначала заплатите.
- Да нечем мне сейчас платить. В кредит можно?
- Нельзя. Не положено.
- Что же мне делать? Это важно. Я вас очень прошу.
- Сходите за деньгами домой, – сказала она неуверенно. – Вы далеко живете?
- В соседнем дворе.
- Тем более. Идите. Мы до семи работаем. Время еще есть. Успеете.
- Я боюсь, что когда я вернусь, вас здесь уже не будет.
- Выдумали тоже, – она фыркнула. – У меня же рабочий день, куда я уйду?
- Не вы. Это место исчезнет, понимаете?
- Что значит – исчезнет?
- А то. Там, – я махнул рукой в сторону окна, – сейчас 2021 год. Я случайно попал к вам в прошлое. Сам не пойму, как. Шел по улице и увидел дверь, а за ней вы – всё как тридцать лет назад. Понимаю, звучит дико. Но, пожалуйста, дайте мне позвонить, я вам всё верну.
- Не могу, – опасливо отпрянула от меня телеграфистка. – Не положено. Нет, мужчина, я вам серьезно говорю, сходите за деньгами домой и возвращайтесь.
Она чуть помедлила, словно раздумывая, спрашивать или нет, но всё-таки осведомилась:
- Вам плохо? У вас, что, дома что-то произошло? Умер кто-то?
- Умер, – ответил я. – Все.
- Сочувствую, – сказала она, напустив на себя скорбный вид. – Но помочь ничем не могу. Вдруг вы сбежите, не заплатив, а я человек подневольный, зарплата у меня маленькая.
- Да, – буркнул я, направляясь к выходу. – Я уже понял.
- Но вы приходите. Только не слишком поздно. Хотя бы за полчаса до закрытия, ладно?
- Хорошо, приду.
Очутившись на улице, я рванул к бабушкиному дому. Нужно срочно отыскать еще один рубль, а лучше – два. Но где их взять? Ну, конечно! Мог бы и раньше сообразить, болван. Я развернулся и помчался назад, к супермаркету. Снял в банкомате сто рублей. Теперь-то телеграфистка поверит, что я из будущего, и деньги возьмет, они ей позже пригодятся.
Дверь переговорного пункта была на месте. Я с облегчением выдохнул, хотя смущало то, что свет в окне не горел. Впрочем, его могли погасить временно, экономя электричество.
Взявшись за ручку, я дернул дверь на себя. Заперто. Так я и знал! Всё еще надеясь на чудо, я постучал, затем отчаянно заколотил по двери кулаком и наконец, пнул ее ногой.
- Ты чего безобразничаешь? – возмутилась какая-то проходившая мимо старушка. – Не видишь, закрыто. Смотри, сейчас полицию позову.
- Бабушка, мне позвонить нужно. Это же переговорный пункт, да?
- Был когда-то, – нехотя согласилась та. – Но он уж лет десять как не робит. Мобильник-то у тебя, чай, есть? Вот по нему и звони, а тут не хулигань.
Я торопливо вынул из кармана смартфон и, набрав заветные цифры, поднес к уху.
«Набранного вами номера не существует», – вежливо ответили там.
Пи-пи-пи-пи-пи.