Звонок

- Пришел с работы – звонок. Дуся умерла, – рассказывал дед бабушке на кухне.

Мне было шесть лет, и я вдруг ясно представила эту картину: душа старенькой тети Дуси вылетает облачком в окно и звенит в серебряный колокольчик – чтобы близкие услышали звон и сразу догадались, в чем дело.

Да, в детстве у меня было богатое воображение, но с тех пор чья-либо смерть представлялась мне только так – со звонком.

Правда, сама я этих колокольчиков тогда еще не слышала…

Чемодан

Тетя Дуся приходилась деду родственницей – теткой, родной сестрой отца. Было ей лет восемьдесят, может, больше. Очень набожная – за всю свою жизнь она ни разу не вышла замуж, носила черные платья до пят и жила при монастыре в Каменном Заделье.

Кроме деда родных у нее не было.

Дед, убежденный атеист и коммунист считал монашку тетю Дусю немного «тово», мол, не станет нормальный человек добровольно запирать себя в монастырской келье.

Поэтому когда старушка заболела и слегла, ухаживать за ней пришлось моей бабушке.

Умирать тетя Дуся приехала в Глазов, в крохотную комнатушку в коммуналке.

Каждое утро бабушка брала меня за руку, и мы с ней шли к тетке домой.

Обстановка в комнате старушки была под стать хозяйке – монашеская. Один угол занимал комод со скрипучей дверцей без зеркала. У окна стоял кухонный стол и стулья с прямыми высокими спинками, обитыми коричневым дерматином. В дальнем углу сиротливо приткнулась панцирная койка, на которой умирала тетя Дуся.

Из-под койки выглядывал кусочек потертого чемодана с железными застежками и коваными уголками по краям.

У нас дома тоже был чемодан, кожаный, на молнии, принесенный однажды бабушкой.

- Берегите его! – сказала она. – Там мое «смертное».

- Ты что, скоро умрешь? – испугалась я.

- Все умрут, – просто ответила бабушка.

«Ну нет, уж я-то точно никогда не умру!», – запальчиво подумала я про себя, но вслух ничего не сказала.

Чемодан пылился в нашем доме много лет. Я ходила вокруг него кругами, сгорая от любопытства: что значит «смертное»? Может, там притаилась старуха с косой?

Откроешь чемодан, а она ка-ак прыгнет, ка-ак схватит за руку!

Или там яйцо с иглой внутри, где спрятана Кощеева смерть? Но ведь бабушка не Кощей. Она обычный человек, а значит, вещи у нее должны быть самые обычные.

Что люди берут с собой на тот свет? Белые тапочки? Саван?

Однажды я не утерпела, расстегнула молнию и заглянула внутрь.

В чемодане, сложенные аккуратной стопкой, лежали носовые платки, ночная рубаха, байковые рейтузы, ситцевый платок, какие старухи повязывают на голову, несколько вафельных полотенец и тапки – обычные домашние, синие. Ничего интересного.

Дышите – не дышите

О том, что все люди смертны, я впервые задумалась в пять лет.

Стоял тихий зимний вечер, мы с мамой возвращались откуда-то домой на автобусе. Я растирала варежкой заиндевевшее окно, и вдруг меня как молнией пронзило: а что будет, если мама умрет?

Ночью, лежа в кровати, я пыталась представить свою жизнь без родителей.

Кто будет водить нас с сестрой в детский сад, заваривать чай по утрам, платить за квартиру и высчитывать киловатты электричества, вписывая их в абонентскую книжечку?

Несмотря на малый возраст, вопросы домоводства чрезвычайно волновали меня.

Где брать деньги? Какие продукты покупать в магазине? Как чинить потекший кран, варить суп и солить огурцы на зиму? Раньше со всеми этими делами отлично справлялись мама и папа. Но что будет, когда их не станет?

Выскользнув из-под одеяла, я на цыпочках прокралась в родительскую спальню.

Что, если страшное уже произошло, и они умерли во сне?

Напряженно вслушиваясь в темноту, я пыталась уловить их дыхание.

По полу от балконной двери сильно дуло, и ноги мои моментально заледенели. Но я не могла уйти, не убедившись, что родители живы. Поскуливая и по-собачьи подгибая под себя то одну, то другую лапку, я стояла так долго, но подойти ближе не смела. Боялась.

Много лет спустя, теплым майским днем я снова окажусь в той спальне.

Так же буду стоять у кровати, чутко следя за тем, как мамина грудь слабо приподымается под одеялом. Дышит – значит, жива. И я уйду, поверив, что все будет хорошо. Но хорошо уже не будет. Вскоре после моего ухода это слабое дыхание прервется навсегда.

Но пока я ничего этого не знаю и усиленно напрягаю слух. Кажется, дышат…

С облегчением бегу в свою комнату, ныряю в постель.

Но ровно с той самой минуты страх потерять семью вполз в мою душу, как заразная болезнь, свернулся там змеиным клубком и затаился на долгие-долгие годы.

Есть ли жизнь на Марсе?

За обедом дед обронил, что много лет назад американские ученые запустили в космос беспилотную ракету «Пионер» – выяснить, есть ли жизнь на других планетах.

Запоздалое известие о запуске ракеты страшно будоражит меня.

Я пристаю к деду с расспросами: а когда «Пионер» вернется на Землю? А если правда инопланетяне существуют, какие они? Зеленые, с рожками?

Дед отмахивается:

- Да какая разница? Мы все равно об этом не узнаем.

- Это еще почему?

- Ракета будет летать в космосе лет сто, а может, двести.

Сто лет – целый век! Много это или мало? Загибаю пальцы. Положим, до ста лет ради такого случая я как-нибудь дотяну. Но дожить до двухсот – это вряд ли. А что если…

Придумала! Бабушка говорит, что умершие люди никуда не исчезают. После смерти они перебираются из своих домов на кладбище. Там, на кладбищах, у них целые подземные города. В обычные дни покойники тихо-мирно лежат в своих гробах или навещают друг дружку, а в поминки – Радоницу, Троицу, Ильин день ждут живых к себе в гости.

Taken from Royal Road, this narrative should be reported if found on Amazon.

Родственники несут им в корзинках конфеты, яблоки, пироги. А если усопший при жизни любил покурить или выпить, захватывают с собой папирос и вина – опрокинуть рюмочку на могилку. Таковы в наших краях обычаи.

- Не ходить к родне на кладбище – грех! – наставляла бабушка. – Покойники не должны чувствовать себя одинокими. Иначе они рассердятся и сами к тебе придут.

Так вот, решила я, записку с исходом дела о зеленых человечках мне тоже принесут на кладбище! Пусть хоть в подземном царстве, но я узнаю, есть ли жизнь на Марсе.

Витаю в облаках

Я ни на минуту не могла представить себя мертвой «до конца».

Как это – вот я была, и вдруг меня нет. А куда же я денусь? Должна же я быть где-то. Не на земле, так пусть под землей. А еще лучше на небе! Так даже интересней. Летай себе, прыгай с облака на облако, кувыркайся. Хотя старикам, наверно, не больно-то охота кувыркаться, кости болят и в пояснице ломит.

Ну а вдруг ТАМ можно самому выбирать возраст, какой захочешь? Я бы выбрала такой, как сейчас. Не хочу быть старой, как тетя Дуся!

Всякий раз, когда мы с бабушкой ее навещаем, я украдкой разглядываю старухино лицо: ввалившиеся глаза, желтая пергаментная кожа – вся в морщинах, из-под черного платка торчит крючковатый нос. Настоящая Баба Яга. И зачем мы к ней только ходим?

Басурманка

В комнате тети Дуси всегда сумрачно. Пахнет кислыми щами, нестиранным тряпьем и старостью. Войдя, бабушка первым делом раздвигала шторы и распахивала форточку настежь. В комнату врывался морозный воздух – запах мокрого снега и прелой листвы. Тетя Дуся чуть заметно шевелилась на кровати и скрипучим голосом просила:

- Закрой, Люда. Холодно…

Но бабушка не обращала на эти просьбы никакого внимания. Засучив рукава, шла в ванную, набирала полное ведро воды, снимала с батареи засохшую тряпку и мыла пол.

Меняла простыни, варила на плитке куриный бульон, а после, приподняв тетю Дусю и обложив ее подушками, кормила с ложечки.

Старуха морщилась, плотно сжимала синие бескровные губы. В какой-то момент она замечала меня, и в глазах ее вспыхивала лютая злоба: опять она здесь!

Улучив момент, бабушка всовывала в рот старухе ложку, но та выплевывала бульон, с силой отталкивала тарелку и обрушивала на бабушку весь свой гнев:

- Басурманку! Привела! Ко мне! – хрипела тетя Дуся, тряся костлявым кулачком. – Веры! Не нашей! Нехристь! Убирайтесь вон отсюда! Обе!

Старуха сердито отворачивалась к стене, а бабушка от греха подальше усылала меня на кухню за стаканом воды. Вернувшись, я забиралась с ногами на подоконник, и, прижавшись лбом к прохладному стеклу, глотала слезы: за что она меня так? Что я ей сделала? Подумаешь, волосы черные и фамилия нерусская – папина. Что здесь такого?

Глупый Вовка

Бабушка легонько трогает меня за плечо:

- Брось, она старая и больная, сама не ведает, что творит.

- Ага, не тебя ведь обзывают! – огрызаюсь я и, соскочив с подоконника, обиженная выбегаю в коридор.

Там меня уже поджидает соседский мальчишка Вовка. Катая по полу игрушечный грузовик, и старательно тарахтя за него, он бубнит:

- Мамка сказала, что если вы с бабкой еще раз сюда припретесь, она скажет папке, чтоб он вас с лестницы спустил.

Из кухни появляется Вовкина мать, худая нервная женщина:

- И когда уже ваша старуха сдохнет, – шипит она, вытирая полотенцем чашку. – Место только занимает. Чего вы с ней возитесь, все равно комната нашей будет! Скорей бы уж…

- Сдохнет, сдохнет! – Вовка приплясывает рядом с матерью и показывает мне язык.

Мне вдруг становится невыносимо жаль тетю Дусю. Воображаю, каково ей жить одной в темной комнате, похожей на чулан с пауками, да еще с такими вредными соседями.

- Фашисты! – ору я, и, схватив с полу Вовкин грузовик, что есть силы грохаю его о стенку.

Грузовик разлетается на мелкие куски.

Я готова кинуться на глупого Вовку и его злюку-мать с кулаками, но на шум выскакивает бабушка и поспешно заталкивает меня в комнату.

Я слышу, как из коридора доносится Вовкин басовитый рев и вопли его матери:

- Психованная! Платить теперь будете!

Цветы растут сами

Когда тетя Дуся умерла, соседи позвонили деду и сухо велели прийти за вещами.

Обычный телефонный звонок – ничего особенного, но я упрямо продолжала верить в таинственные колокольчики «оттуда». Даже потом, через много лет, когда умирал кто-то близкий, я всегда узнавала этот звонок. Тревожный, резкий, беспощадный – не звонок, а набат. От него обрывалось сердце, и уходила в пятки душа. Хотелось спрятаться, убежать, заткнуть уши – нет, только не это! Не сегодня! Не сейчас!

Но бежать было некуда – телефон звонил и звонил. Я снимала трубку, и в который раз выслушивала то, что и так уже знала: «Ваша мама, отец, сестра…».

…На могиле тети Дуси поставили простой деревянный крест. Об этом просила сама покойная перед смертью. Еще просила не сажать цветов, сказала: все, что нужно, придет ко мне само. И верно – рябина, вишневые деревца и цветы росли на могиле сами – да так аккуратно, словно кто-то специально их посадил, ухаживал, поливал из лейки.

А сколько было дикой клубники – целые россыпи!

Со временем обида на тетю Дусю прошла. Вернее, одно мое «я» понимало, что дуться на старушку не стоит, но другое нет-нет да и царапнет острым коготком: а помнишь?...

Кольцо

Однажды, когда мне было уже лет семнадцать, мы с бабушкой и сестрами пришли на кладбище. Была Троица. Светило солнце, но ледяной ветер пронизывал насквозь.

Бабушка серпом срезала прошлогоднюю траву на могиле тети Дуси. Таня и Света сидели на облупленной скамье и уплетали пироги с грибами, запивая чаем из термоса.

Неожиданно в траве у вишневого деревца что-то блеснуло. Колечко!

Я быстро нагнулась и сунула его в карман. Отойдя в сторонку, разглядела находку получше. Это был перстень легкого желтого металла. Чьей-то умелой рукой на нем был выгравирован женский профиль: гордо вздернутый подбородок, густые волосы, туго стянутые узлом на затылке, крючковатый нос…Тетя Дуся!

Мы бывали на могиле тети Дуси не раз, и я могла поклясться: кольца здесь раньше не было. Откуда оно взялось? Ведь у старухи кроме нас никого – ни родни, ни подруг.

Забрать кольцо себе? Может, это такой запоздалый подарок от тети Дуси? Вдруг ее душа осознала, что была несправедлива ко мне и теперь таким образом просит у меня прощения. А если нет? Что, если кольцо – заговоренное и подброшено сюда с единственной целью – навредить «басурманке»? Зачем, мол, ходишь ко мне, не ходи.

Вот и бабушка говорила, что нельзя ничего брать с кладбища…

Я осторожно опустила колечко в траву. Там, под вишней оно лежит до сих пор.

И я до сих пор не знаю, правильно ли я тогда поступила…

Продолжение следует